Во всем Красивый Человек Юрий Мефодиевич Соломин. На мой взгляд, описать в нескольких словах эту многогранную личность лучшим образом невозможно. Он – глубина мастерства, таланта, трудолюбия, человечности… Кажется его душа с отцовской заботой готова обнять Вселенную. Он — народный артист СССР (не буду перечислять всех званий). Это мастер сцены и педагог, который ненавязчиво направляет своих учеников, вкладывая в них частицу своего большого сердца.
Около тридцати лет Юрий Соломин талантливо руководит Малым театром. Обычно на эту должность художественного руководителя театра назначают. Однако Юрий Соломин единогласно был избран в 1988 году труппой театра, как свой руководитель. И это уникально. Юрий Мефодиевич нередко уступает хорошие роли молодым коллегам, что кажется немыслимым.
Любимый актер, режиссер… Фильм с его участием взял «Оскара»… Сам Акира Куросава, разглядев в нем прекрасные режиссерские задатки, рассказал об этом миру.
Успел поработать в качестве Министра культуры, не потому что ему этого хотелось. В тот момент у него были перспективные предложения личного плана и за значительно большую оплату, в том числе из–за рубежа. Но на семейном совете с супругой Ольгой, верной помощницей и единомышленницей, было принято обоюдное решение – трудиться на благо Отечества. И он сумел сделать много полезного за недолгий срок своего руководства (с 8 сентября 1990 г. по 15 ноября 1991 года Юрий Соломин был Министром культуры РСФСР). Позднее произошло слияние двух Министерств в одно. С поста министра его сместили. И, слава Богу! Иначе мир потерял бы режиссера Соломина.
В его честь названа планета… При таком взлете, у многих закружилась бы голова. Далеко не каждый может вынести испытание славой. А этот Красивый Человек, как будто укрывается в тени своей же славы, не думая о возрасте, о заслугах… Трудится, заботится и любит.
Красивый Человек Юрий Мефодиевич Соломин
«…Мне всю жизнь казалось, что я помню, как забирали деда. В своем воображении видел большую прихожую, дед стоит в дверях, а я, маленький, выхожу босиком в одной рубашке и смотрю на него. В комнате стоит елка. Это видение преследовало меня долго. Я всегда думал, что это просто моя фантазия или кадр из какого-то фильма…»
Юрий Мефодьевич Соломин
(Народный артист СССР)
Будучи маленьким, и позже, повзрослев, Юра долгое время не мог понять, почему у них в доме никогда не празднуют Новый год… А мама особенно грустна в эти дни, когда, казалось бы, вся страна веселится. Только спустя десятилетия, когда к нему (уважаемому, снискавшему славу Народному артисту), попала в руки Справка о реабилитации и Расстрельное дело деда, он все понял. В тот момент, Юрий Мефодьевич пообещал себе, что когда-нибудь расскажет об этом времени правду… И эта тема проходит через всю его жизнь.
Образ умученного деда (маминого отца Анания Моисеевича), возникал пред его взором, помогая вжиться в роль профессора Градова во время работы над многосерийным фильмом «Московская сага», экранизированном в 2004 году по книге опального в советское время писателя Василия Павловича Аксёнова режиссером А.Д. Барщевским.
Суровая, правдивая сага на примере интеллигентнейшей семье Градовых, попавшей в жестокие жернова советского государства, рассказала о судьбе миллионов репрессированных русских людей. В этом списке и сам Василий Павлович Аксёнов и его родители. Публиковать в СССР его перестали с 1970 года (после окончания «оттепели»). Затем он был подвержен новым гонениям и даже лишен советского гражданства.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Мне всю жизнь казалось, что я помню, как забирали деда. В своем воображении видел большую прихожую, дед стоит в дверях, а я, маленький, выхожу босиком в одной рубашке и смотрю на него. В комнате стоит елка. Это видение преследовало меня долго. Я всегда думал, что это просто моя фантазия или кадр из какого-то фильма.
В восьмидесятых годах в газете «Забайкальский рабочий» прочитал, что деда арестовали 30 декабря. Значит, все, что мне представлялось, происходило на самом деле.
Там же, а затем в еженедельниках «Совершенно секретно» и «Щит и меч» были опубликованы стенограммы допроса. Ни с одним из предъявленных обвинений дед не согласился, ни на один вопрос следователей не ответил положительно. С допроса его унесли. Где он похоронен, мы не знаем до сих пор…
Какая бы история ни была – она наша, и переделывать ее…
Есть те, кто стараются переписать историю, все равно у них ничего не получается…
Посмотрев фильм «Московская сага», внучка меня спрашивает:« Дед, а что правда так было?»
Я говорю: «Да, Саня, к сожалению…»
Из «Книги Памяти» жертв политических репрессий в восточном Забайкалье:
«Рябцев Ананий Моисеевич, род. в 1880 г., г. Баргузин Баргузинского уезда Забайкальской обл., русский, житель г.Читы. Работал в Читинской тюрьме, начальник финчасти. Арестован 30 декабря 1937 г. Умер, находясь под следствием, 23 марта 1938 г. в Читинской тюрьме.
Дело по ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР прекращено в связи со смертью. Реабилитирован 31 января 1957 г. военной прокуратурой ЗабВО».
«Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать…»
(«Молитва» — С. Бехтеев, Елец, октябрь 1917 года)
Ровно сто лет назад, в октябре 1917 года, поэт и драматург Сергей Сергеевич Бехтеев — офицер Белой Армии, возвратившись с фронта Первой Мировой в родной Елец пишет пять стихотворений: «Молитва», «Верноподданным», «Святая ночь», «Россия», «Боже, Царя сохрани». После чего, поступает в Добровольческую армию и едет служить «гибнущей Отчизне».
Поэзию раненого сердца удалось передать Августейшей Семье Романовых в заключение (г.Тобольск). Два произведения, напечатанные в виде листовок раздавались жителям Одессы. Что было дальше — всем известно…
И вот, после долгих лет лжи, клеветы и забвения… со сцены Малого театра впервые возвещали истину о Царской Семье. Звучала «Молитва» Сергея Бехтерева, пробуждая, расколдовывая души русского народа…
Шел 1989 год, в разгаре новые революции (умело срежиссированные, они прокатились по разным точкам Земного шара). Советская сфера влияния в Европе переживает фактический коллапс. Готовится разрушение СССР.
Русский Царь в России еще не прославлен. Но уже прославлен Господом. Архиерейский собор Русской Зарубежной Церкви причислил к лику святых Царя Николая и всю царскую семью вместе со слугами еще в 1981 году.
Именно в это время в Малом театре родилось произведение «…И Аз воздам» по пьесе непрофессионального молодого автора Сергея Кузнецова …
После падения монархии это был самый первый случай представления Венценосной Семьи без всякой тени негатива, иронии и злобы…
Смелая, трогательная постановка, посвященная последним дням земной жизни Русских Царей Романовых, явилась чудом! О том, как это было, вспоминает Художественный руководитель Малого театра.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Мы репетировали совсем другую пьесу, и вдруг Борис Любимов, работавший тогда у нас заведующим литературной частью, принес пьесу непрофессионального молодого автора Сергея Кузнецова. Собственно говоря, пьесы, как таковой, не было. Автор, медик по образованию, изучал болезни крови. Роясь в архивах, он случайно наткнулся на какие-то материалы о гемофилии царевича Алексея. Очевидно, тогда у него и возникла идея создания пьесы.
Ни до, ни после этой пьесы он ничего не написал. Это его единственное произведение. Видимо, сам материал таков, что он не мог не написать. Это сейчас нам известно об убийстве царской семьи, кажется, все… А тогда об этом открыто не писали. Борис Любимов знал Кузнецова, поэтому тот и показал ему свое произведение.
Когда мы показали спектакль художественному совету, многие категорически возражали против его выхода. Однако, имелись у спектакля и сторонники. Все ждали моего решения как председателя художественного совета, и я сказал: «Спектаклю быть!» Мне и сейчас кажется, что это решение было верным. Кто, если не наш театр, должен был рассказать об этой очень трудной, противоречивой странице нашей истории.
За постановку взялся Борис Морозов. Ипатьевский дом в нашем спектакле напоминал мышеловку. Герои выныривали из тьмы и в тьму уходили».
— Юрий Мефодиевич, а как Вам удалась роль Святого Царя? Ведь архивы тогда еще были запечатаны, не написаны книги, не опубликованы мемуары… Где Вы черпали информацию?
Юрий Мефодиевич Соломин: «Конечно, театр проделал огромную работу, чтобы получилось нормальное драматическое произведение. Тема была новой, если в печати появлялись новые факты, мы тут же использовали их в пьесе. Дневниковые записи Царя помогли…То, как относился к своим детям, как «уводил» их от того факта что они в заточении, что их никуда не выпускают. Царь читал им Русскую классику.
Русская Зарубежная Церковь помогала материалом, присылая нам информацию.
Играя Святого Николая, я изображал прежде всего любящего отца, старающегося уберечь своих детей, человека сдержанного и демонстративно незлобивого.
Для меня и Царь Федор, и Царь Николай — прежде всего люди, у которых есть сердце. Они никому не хотели зла, ни на кого не повышали голос. Этим они мне по-человечески близки. Я сам человек эмоциональный, могу завестись, но кричать на кого-то, заведомо зная, что он тебе не может ответить, не могу.
— Юрий Мефодиевич, а как зрители принимали спектакль?
Юрий Мефодиевич Соломин: «Когда мы играли спектакль в первый раз, то немного побаивались, но спектакль шел на полных аншлагах несколько сезонов. Причем надо учитывать, что все зрители прекрасно знали финал той истории, которую мы показывали, но такой гробовой тишины в зале я не помню.Тишина в зале стояла такая, что поначалу актеры думали, что зрителей нет.
В пьесе использовались все новые сведения, которые удавалось разузнать, и зрители принимали это с благодарностью. Спектакль собирал огромнейшие аншлаги пять лет! По просьбе японцев мы возили спектакль в Японию.
Когда мы играли в Новосибирске, за кулисы пришли двое военных, один в казачьей справе, они вручили мне медаль Николая II.
Из рецензий критики:
«…Трагизм, читаемый в облике Николая — Соломина, — это и есть трагизм вошедшего в его жизнь торопящегося, особого предгибельного времени. Оставшегося времени и мало, и много, потому что оно делится на микроны, и каждый микрон — этап судьбы императора и всей его семьи. Ю. Соломину помогает внутренняя музыка, настроенная на перекличку со звучащей. Вокруг актера существует аура: он несколько как бы отделен от общей атмосферы. Странно, но факт: самый трагичный, он и самый спокойный, рвущие душу Николая — Соломина порывы находят не резкие, а художественно-гармонические, мягкие ритмы выражения. И Николай, бывший император, человек без будущего и без настоящего, человек почти умерший, ибо никем из новой жизни не признаваемый, но при этом более чем другие живет реальностью страны. Каждое его появление встречаешь с ожиданием, каждый диалог интересен его суждением и вызывает почти неизменное сочувствие к нему. И вот основное в его рисунке: Николай — Соломин не только жертва, он часть культуры, жизнь, которая куда-то ухнула, он ее психологический измеритель, по его личному поведению мы угадываем стиль, уровень мышления и тонкость чувствований тех, кто остался там, за финальной чертой жизни сгинувшего дворянского сословия.
Это прослеживается и в прологе, где бывший император читает вслух всей семье чеховские пьесы, и в диалогах, где он ободряет детей и жену и где он спорит со своими победителями и тюремщиками…» (Нина Велехова. Кто скажет ему: «Что ты делаешь?». — Театр, 1990, No 11).
«…И Аз воздам» — это спектакль одного актера — Ю. Соломина, играющего Николая II. Пожалуй, только в Малом можно было сохранить умение так спокойно, несуетно чувствовать себя на сцене, так говорить и двигаться… Соломин воистину протагонист этого спектакля: оттенки его игры ярко выделяются на не слишком выразительном фоне.» (Алексей Филиппов. Августейший сезон. — Правда, 1990, 3 июля).
Наталья Балашова (Московская правда, 1995, 16 июня): «Без каких бы то ни было внешних всплесков артист сумел поднять фигуру своего героя до подлинно трагических высот. Его Николай не просто умный, все понимающий, тонко чувствующий и глубоко верующий человек. Он у него мудр сердцем и сознает, что ждет всю его семью. Но врожденная порядочность, честь первого дворянина державы не позволяют ему в ответ на подлость опускаться до ответной подлости. Достоинство монарха дороже жизни человека по имени Николай Романов. В этом вся его суть, с этим он и примет мученическую смерть.»
Верноподданным
Не унывай, не падай духом:
Господь рассеет царство тьмы,
И вновь прилежным, чутким слухом
Наш русский гимн услышим мы.
И снова наш Отец Державный
На прародительский Свой трон
Взойдет, как встарь, Самодержавный,
Сынов сзывая на поклон.
И в жалком рубище, нагая,
К стопам великого Царя
Падет в слезах страна родная,
Стыдом раскаянья горя!
И скажет Царь, в уста лобзая
Свою предательницу-дочь:
«Я все простил тебе, родная,
И Сам пришел тебе помочь.
Не плачь, забудь былые ковы;
С тобой я буду до конца
Неси твой крест, твои оковы
И скорбь тернового венца!»
«Я убежден, что все хорошее, что есть в человеке, закладывается в детстве. Именно детство «программирует» душу. Думаю, что и все доброе, что есть в моей душе, идет от моих дорогих родителей …»
Юрий Мефодьевич Соломин
(Народный артист СССР)
Вначале 30-х годов прошлого столетия судьба и музыка связала воедино двух молодых читинцев – Мефодия Викторовича Соломина и Зинаиду Ананьевну Рябцеву. Окрыленные любовью, талантом и мечтой устремились в Северную Русскую столицу. Поступили в ленинградскую музыкальную консерваторию: Мефодий по классу скрипки, а Зина на вокальное отделение, ибо имела прекрасный, редкий меццо-сопрано. Но через пол года случилась беда — переболев, Зиночка оглохла на одно ухо и учиться уже не смогла. Не желая потерять возлюбленную Мефодий вернулся с нею вместе в Читу. Они уже не мечтали о славе… И не могли представить что слава настигнет их в будущих поколениях – в учениках и их собственных детях…
В результате человеческого жертвенного подвига Любви, который все же — на грани Божественного (будучи совсем маленьким Мефодий нес послушания в Церкви, жил по Закону Божьему), семья состоялась, а родившиеся сыновья, своим талантом и усердием, можно сказать покорили — пол мира, немало доброго привнесли в него. О старшем сыне Соломиных – Юрии мы продолжаем повествование…
Юрий Мефодьевич Соломин: «Родился я в Чите в 1935 году. Город наш очень старинный, красивый, но почти весь деревянный. Больших домов не было — самые высокие в три этажа. Город зеленый, и к моему дню рождения, к восемнадцатому июня, на каждой улице распускались красивые белые цветы. Со всех сторон город обступали сопки, весной они становились сиреневыми — это цвел багульник. Мы ели его душистые цветы, и они казались нам вкусными и сладкими.
Кто-кто, а я по собственному опыту знаю, что такое резко континентальный климат. Зимой морозы градусов по тридцать, а то и больше, но мы их как-то не ощущали. Вовсю светило солнце, скрипел под ногами снег. Зато летом жара. Правда, лето в наших краях коротенькое — всего месяц-полтора.
Жили мы в одной небольшой полуподвальной комнате. Потом переехали в другой дом, на улицу Калинина. Там, в 1941 году родился мой брат Виталий. В доме этом у нас была одна комната с огромными окнами и кухня, где стояла печь. Туалет и вода — на улице. Воду носили в ведрах на коромысле…»
Читинцам в те годы жилось несладко. На одного человека приходилось около трех квадратных метров полезной площади. Не было централизованного водоснабжения (город обеспечивали водой одиннадцать артезианских коммунальных колодцев и около восьми ведомственных). Инфекционной и детской больниц, тубдиспансера, хорошего роддома тоже не было. Школ было мало, из-за чего — занятия в некоторых проходили в три смены. Нехватка электроэнергии объясняла полное отсутствие уличного освещения. Улицы Читы протяжённостью 140 километров практически не были благоустроены. Не было современных кинотеатров, Дома пионеров и каких-либо других детских учреждений.
Увеличивающийся объём строительства требовал создания Строительного Управления ГУЛАГа НКВД с количеством заключённых 10 тысяч человек, которому можно было бы поручить военное, промышленное, переселенческое и другое строительство.
В Александро-Невском кафедральном соборе города устроен кинотеатр «Безбожник». Быть может именно в этом храме служил Мефодий Викторович до революции? Сам факт сего страшного деяния, как и название кинотеатра отображает ту страшную реальность, плоды которой придется долго еще пожинать закабаленному и зазонбированному Русскому народу, а также объясняет многие происходящие события, как внутри существующего строя, так и в судьбах конкретных или случайных индивидумов. Как точно выразил мысль Федор Достоевский: «… Тут дьявол с Богом борются, а поле битвы сердца людей…»
Не все души загублены… Теплится Вера, звучит молитва, чаще всего тайно… Именно это время стало золотым для Церкви… Огромным сонмом Новомучеников и Исповедников просияла Русская Земля!
Мефодию Викторовичу тоже пришлось пострадать от этой «красной системы». Из двух зол он выбрал — наименьшую, а его самого одолела страсть винопития. До конца своих земных дней он боролся с нею, однако не стал стукачем и предателем, не приумножил численность обитателей ГУЛАГа…
Юрий Мефодьевич Соломин: «Мефодий Викторович был очень порядочным человеком. Веселым, компанейским и гостеприимным, одним словом — душой общества. Детей обожал…
Был он хормейстером, играл на скрипке и на всех струнных инструментах: гитаре, балалайке, домре.
Отец руководил Домом народного творчества. Многие его ученики стали Заслуженными артистами. В свое время он, например, отыскал, где-то в бурятских степях Лхасарана Линховоина, ставшего впоследствии известным оперным певцом-басом.
Отец любил выпить, если не сказать больше… Когда я стал уже взрослым, он попытался мне объяснить, с чего это повелось. После ареста деда (отца мамы — Рябцева Анания Моисеевича), его стали частенько вызывать в «органы». Он был человеком известным в городе, да к тому же общительным, видимо потому его и хотели привлечь. Отец очень тяготился этими вызовами.
Как-то поздно вечером, после очередной «беседы», уставший и расстроенный он вышел в коридор покурить. В коридоре в это время оказался сосед. Он как раз был работником НКВД. Они разговорились, и отец рассказал ему обо всем. А тот ему спокойно сказал: «Я все это знаю». Отец объяснил ему, что не хочет сотрудничать с «органами», но не знает, как отказаться, и сосед посоветовал ему скомпрометировать себя. И отец себя «скомпрометировал» — он запил. Потом уже не мог остановиться…»
Мефодий Викторович всю жизнь был милосердным, не только по отношению к людям, но и животным. Однажды он на рынке приобрел утку с больными ногами. Птица не могла ходить, Соломины ее жалели…
Пол-Читы приходило смотреть на фантастически красивую козу — серую, с черными подпалинами и огромными грустными глазами, напоминающими человеческие… Мефодий Викторович привез ее откуда-то из монгольских степей. Многие смотрели на него как на чудака, не понимая – «Для чего держать не дойную козу?» Мефодий Викторович простодушно отвечал: «Красивая очень»…
Юрий Мефодьевич Соломин: «Мои родители — коренные забайкальцы. Мефодий Викторович (1906-1960) и Зинаида Ананьевна (1910-1991), в Чите были людьми уважаемыми. В круг их друзей входил и Николай Задорнов, и еще многие люди, впоследствии ставшие известными.
Бабушка по отцовской линии была совсем неграмотная, а дед же по тем временам считался вполне образованным человеком — работал морзистом на телеграфе, к тому же был истово верующим. Мой отец мальчишкой даже нес послушание в Церкви. Правда, папиных родителей я не видел — они умерли до моего рождения.
Дед по материнской линии служил бухгалтером, одновременно занимался политикой, но не был большевиком. Еще до революции за политические убеждения его посадили и сослали из Томска в Читу. Тут он и познакомился с моей бабушкой. В советское время судьба его сложилась традиционно. В 1938-м — арест, и больше мы его не видели…
Наш дом держался на бабушке, маленькой, худенькой и очень разумной. Она ходила в магазины, готовила, следила за порядком. Я помню, что она всегда записывала на обрывках газет, сколько денег осталось. Считала она, в отличие от матери, хорошо…»
Жили Соломины небогато. Часто не было возможности купить вещи первой необходимости. Вспоминая детство, Юрий Мефодьевич рассказывает, что у мамы всегда были распухшие, обмороженные колени. Причину этому он понял уже повзрослев — даже в тридцатиградусные морозы, мама ходила в резиновых ботах. Эту обувь нужно было надевать на туфли. А туфель-то и не было… Бедняжка надевала носки, вставляя под пятку детский кубик.
Как-то раз, Зинаиду Ананьевну попросили помочь продать трофейное кожаное пальто (за посредничество ей причитались какие-то проценты), она с радостью взялась за это дело. Но покупатель ее обманул, заплатив меньше половины стоимости. Выяснилось это уже вечером, когда Мефодий Викторович вернулся с работы. Так, супругам, чуть ли не полгода пришлось расплачиваться за это злополучное пальто.
Юрий Мефодьевич Соломин: «Мама слыла человеком мягким. Несмотря на то, что она была дочерью «врага народа», ее не трогали, не пытались, как было принято, на «благо Родине» приобщить к работе в органах, может быть из-за того, что она плохо слышала. Она была пианисткой и всю жизнь проработала вместе с отцом в Доме пионеров. Получали они мало, как все деятели культуры, и, чтобы содержать семью, пытались как-то подработать, но с этим у них что-то плохо получалось. Посадят картошку, а соберут-то всего какой-нибудь мешок…»
Несмотря на финансовые тиски, однажды Зинаида Ананьевна вернулась с работы не одна. С нею была девочка. Оказывается, Зинаида Ананьевна увидела Веру на смотре художественной самодеятельности… Так запало милое дитя в сердце, что женщина не смогла пройти мимо… Поскольку Вера Овчинникова была сиротой Соломины приютили ее, приняли в семью как родную дочь. Вера до замужества жила у Соломиных. Кстати, повзрослев, она тоже стала артисткой.
Юрий Мефодьевич Соломин: «Я рос нормальным ребенком. Мог получить и двойку, если не выучил урок, но я ее исправлял. Выучу урок — получу пятерку. И родители к этому относились спокойно. Родители меня не били и не наказывали. Правда, был случай, когда мама решила меня проучить…»
Узнав про предстоящую переэкзаменовку по предмету «история», Зинаида Ананьевна решила устроить сыну небольшую «встряску». Со своими питомцами Юрка мог ворковать часами…
«Уж лучше бы историю учил!» — раскрыв дверь сарая — голубятни Зинаида Ананьевна запорхала своими музыкальными руками словно крыльями. Перья – снежинки закружились над ее головой…
Юре не было обидно. Знал, что виноват. Ожидал – сизари вернутся… Историю он сдал, и старался больше не гневить маму, но не всегда получалось быть прилежным сыном и учеником в таком возрасте. Стыдно вспомнить, бывало даже на колхозном поле с мальчишками помидоры воровал сорванец… Колхоз «Красный Китай» был неподалеку (до 1949 года там работало много китайцев). Голод заставлял детей пробираться туда ползком…
Юрий Мефодьевич Соломин: «Первый голубь-сизарь у меня появился в начале войны. Он жил у меня в клетке. Любил я его безумно. Потом сильно заболел. Лежал, отгороженный занавесочкой, и как-то бабка принесла мне горячий, очень вкусный бульон с фрикадельками. Увы, сварили бульон из моего голубя, потому что есть было нечего, а я совсем загибался. Так вот и свернули шею моему сизарю.
Вообще-то животных в семье у нас любили, особенно отличался этим отец.
Наверное, от отца любовь к животным перешла и ко мне. Маленьким, если я находил в канаве мышат, то собирал их и выпускал на волю. Всю жизнь, сколько себя помню, люблю собак. Первую мою собаку мама принесла мне в нотах. Тогда вышел на экраны фильм «Джульбарс» о замечательной пограничной овчарке.
Я, как и многие мальчишки, просто безумно мечтал о таком Джульбарсе. Вот мама и принесла мне щенка, сказала: «Вот тебе овчарка». Эта «овчарка» выросла и оказалась обыкновенной дворняжкой и не Джульбарсом, а Джульбой. Потом разных несчастных дворняжек и кошек, которых надо выхаживать, подбирала жена. Умудрялась делать это даже в общежитии. Я никогда не возражал. Но мечта об овчарке так и жила в моей душе с раннего детства, хотя я понимал, что это большая ответственность. И вот на юбилей, когда мне стукнуло шестьдесят, прямо в театр принесли щенка овчарки. Его зовут Маклай. Сейчас он прекрасно уживается у меня с двумя кошками.
Животные у меня не только дома и на даче, но даже в театре. В кабинете уже семь лет живет попугай Федя, названный в честь царя Федора. Веселая птичка, правда, вот говорить не умеет. Может быть, все как в том анекдоте: растет мальчик в семье и все время молчит. Ему уже и восемнадцать исполнилось, а он все молчит. Однажды дали ему яичницу, а он говорит: «Я же просил глазунью, а вы перемешали». Все обрадовались: «Что же ты до сих пор молчал?» А он отвечает: «Раньше все шло нормально». Может, и наш Федя ничего не говорит, потому что все пока идет нормально. Я его иногда выпускаю из клетки, тогда он принимает активное участие в моей работе — выхватывает ручку, выклевывает буквы.
Надо заметить, что животные часто помогают в трудные моменты. Когда я готовил роль царя Федора, то работал по десять — двенадцать часов. Домой приходил совершенно без сил, а в это время у нас жили две кошки, и у них были котята — ни много ни мало одиннадцать штук. Жена видела, что разговаривать со мной невозможно и пускала ко мне котят, всех! Они начинали по мне ползать, и я успокаивался. Потом узнал, что англичане выяснили — кошки забирают у человека отрицательную энергию. Иногда бывало так: я приходил домой, кошка прыгала ко мне на колени, я гладил ее, и — вжик! вжик! — от меня идут разряды, а она мяукает и убегает. С собаками я разговариваю — рассказываю порой то, что никому не могу рассказать. Знаю, они все поймут и никому меня не выдадут.
Внешне я больше похож на маму, а брат — на отца. Правда, голос, манера говорить и походка у меня отцовские, но характер не в него — я вовсе не такой веселый, компанейский человек, как Мефодий Викторович.
У нас дома было много домр. Я помню, что всегда, когда взрослые собирались и выпивали и вроде бы наступало время петь «Шумел камыш», вместо этого всем раздавали инструменты и устраивали оркестр — играли даже те, кто играть-то не умел. Я, например, играл на ложках.
В нашем доме музыка звучала постоянно. Мама всегда тщательно подбирала репертуар. Голос у нее был хороший, но из-за глухоты ей, конечно, было трудно петь. Пел и отец. Его любимая песня — «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат». Эту песню я тоже очень люблю. Ее исполнил на моем юбилее Казачий ансамбль, которым руководит ученик отца Виктор Кулешов. Когда внучка была маленькая, укладывая ее спать я пел разные песни. Как-то спел «Соловьи…». После этого внучка много раз просила петь только ее. Эта песня, с прекрасными словами и мелодией, не может оставить человека равнодушным. Я вообще люблю наши старые песни. Безусловно, надо сохранять их. Нельзя рубить сук, на котором сидишь…»
Во время гастролей к Юрию Мефодиевичу часто подходят незнакомые ему люди, которые с теплотою отзываются о его родителях. Мефодия Викторовича и Зинаиду Ананьевну помнят и любят, называя по имени и отчеству… Да как же можно забыть тех, кто вложил в тебя частицу своей души, своего сердца?
Юрий Мефодьевич Соломин: «То, что родители мои были людьми добрыми, стало еще очевиднее с годами. Их нет уже давно. За эти годы, встречаясь с их учениками, с людьми, хорошо их знавшими, я понял, что у них почти не было врагов. А главное, оказывается, они делали невероятно много добра, и память о них существует по сегодняшний день. А мне кажется, память — это самое главное, что может оставить о себе человек. Нас с братом они никогда и пальцем не тронули. Как нас воспитывали? Никак. В этом и состояло, наверное, их воспитание».
«Прекрасно помню день окончания войны. С соседской девчонкой Валькой я катался во дворе на качелях. Вдруг из соседних домов стали выбегать люди с криками: «Победа! Победа!» — обниматься, целоваться. Валька спрыгнула, и доска с размаху шарахнула меня по голове. Я упал. Очевидно, ненадолго потерял сознание. Очнулся — встать не могу, крикнуть не могу, сказать ничего не могу. Вижу, что все бегают, радуются. Понимаю, что произошло необыкновенное событие, а сам лежу и воображаю, что я раненый разведчик.»
Юрий Мефодьевич Соломин
(Народный артист СССР)
Будущему Народному артисту СССР Юрию Соломину, едва исполнилось шесть лет когда грянула Великая Отечественная… Сегодня он в почтенном возрасте. В свои восемьдесят два, он, можно сказать старожил, хранитель истории… Вспоминая былое, Юрий Мефодиевич чаще делает акцент на всем добром, позитивном, что тоже имело место в это тяжкое, страшное для нашего народа время.
О том, что же до сих пор бережно сохраняет память урожденного читинца, покорившего не только Москву, а можно смело сказать, полмира и миллионы зрительских сердец, артиста? Как удавалось выживать в нечеловеческих условиях семье Соломиных и другим читинцам? Об этом наше повествование…
Юрий Мефодиевич Соломин: «Война была испытанием для народа. И я считаю, мы его выдержали на отлично. В трудной ситуации люди всегда сплачиваются. А сейчас мы двоечники. Представить себе, чтобы человек в военное время мог кончить жизнь самоубийством, оставив ребенка на произвол судьбы, — невозможно, а сейчас это происходит сплошь да рядом… Конечно, жилось тяжело, голодно, но все равно мне кажется, что это было счастливое время…»
В августе 1941 года в Чите развернули управление Забайкальского фронта, а в феврале там обосновался и его штаб. Читинская область стала глубоким тылом боевых действий, усложняла ситуацию и близость японской Квантунской армии. Несмотря на то, что фронт до 9 августа 1945 года в активных столкновениях с противником не участвовал, потери были. Гибли не только от ранений, но и от дистрофии: бойцы в частях, развёрнутых вдоль границы Манчьжоу Го, и многие раненые, привезённые на санпоездах. Для решения продовольственной проблемы и обеспечения раненых полноценным питанием, тысячи школьников занимались заготовкой грибов, охотничьи бригады добывали дикое мясо.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Я и сейчас все время хочу есть. Кто-то из врачей мне сказал: «Наверное, вы недоедали в детстве». Действительно, чувство голода мучило постоянно… Иногда бабка приносила с рынка рыбу, вынимала икру, промывала, солила, и через пять минут ее можно было есть. Масла в то время, что называется, днем с огнем не сыщешь, так мы брали картошку и делали из нее тюрю с этой икрой. Вкусно невероятно. До сих пор помню эту тюрю. На рынке покупали молоко, а поскольку зимой у нас сильные морозы, то молоко замерзало в кастрюльке. Приносили кусок молока, ставили разогревать, сливки мазали на хлеб — пальчики оближешь. Еда была самая простая…»
А однажды, отцу семейства Мефодию Викторовичу Соломину удалось раздобыть диковинный тропический плод. Он и представить не мог, сколько же проблем, вместо ожидаемой радости и пользы он принесет…
Юрий Мефодиевич Соломин: «Помню, как-то ребенком я заболел ангиной, и отец в вагоне проходящего поезда Москва— Владивосток купил для меня ананас. Мы всей семьей с изумлением смотрели на невиданный фрукт и не могли понять, что с ним делать. Попытались есть его неочищенным, потом у всех нас так распухли губы, что несколько дней мы ничего не могли взять в рот».
Как-то произошла еще довольно неприятная история… Для спасения больного Юрочки в жертву был принесен его любимый сизарь. Ребенка постигла глубочайшая трагедия, однако именно таким образом удалось спасти жизнь сына.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Первый голубь-сизарь у меня появился в начале войны, лет в шесть. Он жил у меня в клетке. Любил я его безумно. Потом сильно заболел. Лежал, отгороженный занавесочкой, и как-то бабка принесла мне горячий, очень вкусный бульон с фрикадельками. Увы, сварили бульон из моего голубя, потому что есть было нечего, а я совсем загибался. Так вот и свернули шею моему сизарю. Вообще-то животных в семье у нас любили, особенно отличался этим отец. Помню, однажды (уже после войны), он приобрел на рынке утку с больными ногами. Ходить она не могла, и мы ее жалели. В другой раз он привез откуда-то из монгольских степей фантастически красивую козу — серую, с черными подпалинами и огромными грустными глазами. Молока она, правда, не давала. Смотреть на нее приходило пол-Читы…
Наша семья жила небогато. Продали все, что только можно.
У нас и после войны на окнах висели марлевые занавески, выкрашенные красным стрептоцидом…
Мама даже зимой ходила в резиновых ботах на каблучке. Нужно было надевать их на туфли. А туфель то и не было. Я тогда не обращал на это внимания, а сейчас понимаю, что даже в тридцатиградусные морозы, мама ходила без туфель, просто надевала носки, а в каблук вставляла детский кубик. У нее всегда были распухшие, обмороженные колени.»
Из-за своего расположения на склонах сопок и песчаного грунта город во время дождей становился непроходимым, превращаясь в месиво из грязи и воды. Потоки вод размывали улицы, несли большое количество песка и замывали центральную часть города.
После, нанесённый песок высыхал, и в ветреную погоду над городом поднимались тучи пыли. Стихия одерживала верх и над сооруженными канавами, построенными для задержки ливневых вод в конце 20-х годов. К началу войны асфальтированными были только улица Амурская и территория в районе вокзала.
Но, Зинаида Ананьевна, как и большинство граждан, давно уж закаленных и ссылками, и репрессиями, не жаловалась…
Юрий Мефодиевич Соломин: «Мама слыла человеком мягким. Несмотря на то, что она была дочерью «врага народа» (дед мой — Рябцев Ананий Моисеевич, арестован 30 декабря 1937 г., умер, находясь под следствием в Читинской тюрьме в 1938 году), ее не трогали, не пытались, как было принято, на «благо Родине» приобщить к работе в органах, может быть из-за того, что она плохо слышала.
Она была пианисткой и всю жизнь проработала вместе с отцом в Доме пионеров. Получали они мало, как все деятели культуры, и, чтобы содержать семью, пытались как-то подработать, но с этим у них что-то плохо получалось. Посадят картошку, а соберут-то всего какой-нибудь мешок. Раз кто-то попросил их продать трофейное кожаное пальто. Мать обрадовалась — за посредничество ей что-то причиталось. Когда же пришел отец и они стали считать полученные от покупателя деньги, оказалось, что маму обманули — заплатили меньше половины. Родителям пришлось чуть ли не полгода расплачиваться за это злополучное пальто.
Отец руководил Домом народного творчества. Многие его ученики стали заслуженными артистами, в свое время он, например, отыскал где-то в бурятских степях Лхасарана Линховоина, ставшего впоследствии известным оперным певцом-басом.
В доме музыка звучала постоянно.
Жили мы в одной небольшой полуподвальной комнате. Потом переехали в другой дом, на улицу Калинина. Там в 1941 году родился мой брат Виталий. На окнах висели марлевые занавески, выкрашенные красным стрептоцидом. В доме этом у нас была одна комната с огромными окнами и кухня, где стояла печь. Туалет и вода — на улице. Воду носили в ведрах на коромысле.
Численность населения Читы до ВОВ превышала сто тысяч человек, а к 1943-му уменьшилась до девяноста тысяч. Жил народ не в лучших условиях – на человека приходилось от 3 до 6 квадратных метров жилья. Всего в городе насчитывалось около 7,5 тысячи домов, большая часть из которых были частными, остальные ведомственные и городские.
Перед самой войной власти успели построить ещё 130 домов, куда расселили около 900 семей, но общих проблем с жильём это не решило. Жилищная проблема усугублялась большим числом военных, занимавших приличную часть жилфонда. Особенно трудно приходилось прибывающим в город на работу учителям и врачам, которые, из-за отсутствия жилья у областных организаций и ограниченности мест в единственной коммунальной гостинице вынуждены были снимать жильё в частном секторе. Бывало, людей селили в нежилых помещениях местных организаций.
Не было в городе и централизованного водоснабжения, водой город обеспечивали 11 артезианских коммунальных колодцев и 5-8 ведомственных. Нехватка электроэнергии объясняла полное отсутствие уличного освещения. Улицы Читы протяжённостью 140 километров практически не были благоустроены.
Не было современных кинотеатров, «Домов пионеров» и каких-либо других детских учреждений. Отсутствет Дом обороны для проведения оборонно-массовой работы. Недостаток школ, из-за чего занятия в некоторых идут в три смены. Инфекционной и детской больниц, тубдиспансера, хорошего роддома тоже нет.
Увеличивающийся объём строительства требует создания Строительного Управления ГУЛАГа НКВД с количеством заключённых 10 тысяч человек, которому можно было бы поручить военное, промышленное, переселенческое и другое строительство.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Рос я как все тогдашние мальчишки — катался на лыжах, играл в хоккей. Коньки мы привязывали к валенкам, но веревки — дефицит. Голь, как говорится, на выдумки хитра, кто-то догадался, как можно обойтись без веревок. Мы бежали к водокачке, подставляли валенки с прилаженными коньками под струю воды, и они замерзали так, что можно было гонять целый день. Дома ставили валенки к печке, и коньки скоро отваливались.
Почти все основное время мы даже зимой проводили в школе и на улице. Домой я забегал перекусить — схватить кусок хлеба, глотнуть чаю — и опять во двор. Летом свои радости — бегали купаться на реку Ингоду. Она такая красивая, прозрачная, каждый камешек на дне виден.
Душу формирует и детский сад, и семья. Но прежде всего школа! Я в первый класс пошёл в 1943-м. Зима, война… Мы учились в маленькой деревянной одноэтажной школе около станции. Зимой колотун градусов тридцать, темно, снег хрустит под ногами. Если же мороз опускался ниже тридцати градусов, давали гудки — значит, на занятия идти не нужно. Мы собирались по нескольку человек, каждого родители завязывали какими-то платками по самые глаза…
В школе с самого утра топилась печка. Топили дровами и углем. Мерцал огонек в печи, трещали дрова — тепло и уютно. Какой завтрак тебе дома соберут? Чай из трав. Кусок хлеба…
Мне везло на школьных учителей. Учительницу первых классов Наталью Павловну Большакову помню и поныне. Так вот, после третьего урока закипал чайник, и Наталья Павловна разливала кипяток. Открывалась дверь и дежурный вносил противень, на котором лежали пирожки. Мы носом чувствовали их запах. Каждый брал по пирожку, потом Наталья Павловна доставала из своей черной сумки четвертинку из-под водки, в ней был разведенный сахарин (ее личный). Учительница проходила, разливая этот сахарин по стаканам. Вкус этого сладкого чая и пирожков с ливером я помню до сих пор, они казались нам самыми вкусными на свете! Много лет, в какой бы город ни приезжал, если на улице попадались пирожки с ливером, я их обязательно покупал. Но ни разу не встречал таких вкусных, как те, из сорок третьего года. Я понимаю, что это вкус детства, что его повторить невозможно, но все равно хочется еще хоть раз в жизни взять с металлического противня хрустящий, с корочкой пирожок с ливером. Мы их ели, прихлёбывая кипяток, а учительница в это время рассказывала разные истории… Вот это называлось — воспитание! Это называлось — забота! Забота о следующем поколении.
С этого начинается воспитание любви к Родине — когда ты чувствуешь заботу Родины о себе. А сейчас я слушаю все эти рассуждения — платное образование, элитные школы… Я вообще не понимаю, что это такое — элитные ученики. Что такое элитные собаки или лошади — понимаю. А элитных людей не знаю — знаю образованных. Интеллигентных знаю. Попытка заместить один класс другим — интеллигенцию на элиту, степень элитарности, которой определяется уровнем их дохода, рождает расслоение, а с ним одичание душ, которое мы получили.
В то далекое время читинцы – сильные духом, как и остальные граждане нашего большого Отечества, вопреки голоду и холоду, вопреки нехватке электроэнергии, топлива и транспорта, вопреки отсутствию благоустройства и канализации, жили и работали, твердя, сжав зубы, «всё для фронта». Благодаря всем этим «вопреки», мы и выиграли ту войну.
Юрий Мефодиевич Соломин: «Прекрасно помню день окончания войны. У нас об этом узнали уже вечером. Я с соседской девчонкой Валькой катался во дворе на качелях. А проще сказать — на доске, привязанной веревками к дереву. Вдруг из соседних домов стали выбегать люди с криками: «Победа! Победа!» — обниматься, целоваться. Валька спрыгнула, и доска с размаху шарахнула меня по голове. Я упал. Очевидно, ненадолго потерял сознание. Очнулся — встать не могу, крикнуть не могу, сказать ничего не могу. Вижу, что все бегают, радуются. Понимаю, что произошло необыкновенное событие, а сам лежу и воображаю, что я раненый разведчик. Никто меня так и не подобрал, я сам отлежался и встал. Так и совпал у меня День Победы с небольшим сотрясением».
«По коридорам студии всегда гуляет огромное количество сплетен. Рассказывали, скажем, о том, что у Куросавы, мол, серьезнейший конфликт с оператором, достаточно сложные взаимоотношения с группой, но совершенно замечательная дружба и взаимопонимание с Юрием Соломиным. Это казалось странным… Чем мог поразить его воображение интеллигентный юноша в офицерской шинели, фуражке и башлыке?..»
Сергей Александрович Соловьев, кинорежиссер,
Народный артист Российской Федерации
Юрий Мефодьевич Соломин: «Я снимался во многих фильмах, у очень известных режиссеров, но «Дерсу Узала» забыть нельзя. С ним связано очень многое, и главное, конечно, общение с гениальным Куросавой. Первое время я чувствовал себя неловко, меня на «Мосфильме» предупреждали, что Куросава — деспот. Я сначала терялся, теперь же могу сказать, что добрее режиссера по отношению к артисту не видел. Я бы мог сравнить его с нашим режиссером Марком Донским. Его тоже все боялись. Он был крикливым, но в то же время мог для актера сделать все. Так же к актерам относился и Куросава.
Это самый размеренный и уравновешенный его фильм. Яростный темперамент Куросавы, так хорошо знакомый по «Расемону» и «Красной бороде», здесь не проявился. Привычная для него интонация — вопль, смятение — начисто отсутствовала. Эта картина ровного дыхания. В ней он стремился показать людей, вошедших в эмоциональный контакт с природой, являющихся ее частью, людей, чья психика не разрушена игрой трагических жизненных обстоятельств. Поэтому он, который раньше так тяготел к павильонным съемкам, вытолкнул героев на природу, в естество…
Когда мы стали понимать друг друга, я позволял себе в процессе репетиций вносить свои предложения. Должен сказать, что Куросава сразу никогда не говорил «нет» или «да». Он говорил: «Подумаем». На следующий день подходил его человек и сообщал: «Куросава-сан подумал и сказал, что этого нельзя сделать» — и объяснял почему, и я признавал, что так оно и есть. А бывало, что говорил: «Куросава-сан согласен. Он сказал, что это правильно. Вечером соберемся, обговорим, порепетируем и будем снимать, как вы говорили». То есть предложения актерские он принимал.
Куросава объяснял нам, как хочет снимать. Показывал эскизы, а все эскизы он делал сам. Рассказывал даже, какой оптикой будет сниматься какая сцена. Я еще подумал: «Чего это он нам говорит про оптику?» Обычно, когда спрашиваешь наших операторов, как вы будете снимать, они отвечают одно: «Крупно, крупно!»… А тут все объяснили…»
Юрий Мефодьевич с трепетом вспоминает эти «полтора года счастья»…
Куросава русского не знал, однако выучил: «Внимание! Мотор! Начали! Приготовились!» Постепенно, кое-что понимать по-японски начал и Юрий: «Тойе» — солнце… «Хаи кимосе» — означает что-то вроде «Ну, поехали!». Еще около пятидесяти слов… К завершению съемок Юрию казалось, что они друг друга уже понимают… Действительно, в одном из интервью Куросава сказал, что Соломин понимает его с полуслова.
Вся съемочная группа была японская. Работал замечательный оператор Асаказду Накаи. Ему было уже за семьдесят, но с удивительной легкостью он мог взобраться на дерево. На его счету более ста тридцати картин, среди них и шедевры Куросавы.
За период съемок все настолько сблизились, словно стали одною большой семьей. Праздники отмечали вместе. Все вместе испытали волнение, когда вдруг, незадолго до дня рождения Соломина, Куросава перестал выходить из своего номера. Оказалось, он готовил подарок Юрию Мефодьевичу. Картина, нарисованная сэнсэем, бережно хранится в доме Соломиных. Большая голова тигра с зелеными глазами, обрамленная японским орнаментом, а внизу подпись: «Соломин-сан Куросава-сан. 1974».
А в день рождения Акира Куросавы ему преподнесли большой торт со свечами, русскую косоворотку и ямщицкий картуз, который он тут же надел…
Дружба Соломина и Куросавы продолжалась почти тридцать лет. Когда Малый Театр впервые приехал на гастроли в Японию, он удостоился рекламы самого Куросавы! Как сказал Юрий Мефодьевич: «это действительно дорогого стоит»! Ведь Акира, по праву считается не только классиком японского кино, его творчество оказало огромное влияние на весь мировой кинематограф.
Юрий Мефодьевич Соломин: «Рискуя навлечь на себя гнев некоторых, скажу, что я считаю себя учеником Куросавы. Не только потому, что во время съемок мы называли его сэнсэй. С его легкой руки я начал заниматься режиссурой. После выхода «Дерсу Уза-ла» в одном из интервью он сказал: «Мне кажется, Соломин-сан мог бы успешно заниматься режиссурой…»
Так, с благословения Мастера родился Соломин – режиссер…
Свой первый спектакль он поставил в Болгарии. А в 1980 году принял предложение поставить фильм «Скандальное происшествие в Брик-миле», по пьесе Дж. Пристли, на Свердловской студии.
Юрий Мефодьевич Соломин: «Обычно я соглашаюсь делать то, что мне нравится. Пьеса Пристли мне понравилась. Как мне представлялось, она о свободе человека, о том, что детскость никогда не должна его покидать, в каком бы он ни был возрасте. Пьеса не очень известна, хотя после фильма ее стали ставить в театрах. Это полудетективная лирическая история, в которой занято восемь человек. Действие происходит в одной квартире, в одно время. Я играл главную роль — человека, который однажды утром решил изменить свою жизнь. И изменил ее. Героиню играла Нелли Корниенко. В фильме снимались Евгений Весник, Александр Вокач, Эммануил Виторган, Борис Иванов, Татьяна Панкова. Мне говорили, что я не смогу снять картину, потому что собрать их вместе невозможно.
Скажу честно, я отважился на этот фильм только потому, что у меня за плечами имелась школа Куросавы, которой я неукоснительно следовал в работе кинорежиссера. Дело в том, что Куросава подробно рассказывал нам о технической стороне дела. Мы знали, сколько камер в каком эпизоде будут снимать, какой оптикой, по какой траектории они пойдут, под каким углом, где остановятся и т. д. У нас режиссеры не только не делают этого, но не очень любят, когда актеры интересуются такими вопросами. Они уверены: техника не должна их касаться. Они относятся к актеру как к глине, из которой они вылепят нужный образ. Куросава никогда ничего не «лепил». Он был человеком широкой культуры и обладал высоким профессиональным мастерством…»
Приступив к съемкам своего первого фильма, Юрий Мефодьевич распорядился чтобы ему купили альбом для рисования. Каждую ночь перед съемкой сидел и раскадровывал каждый кадр, каждой сцены. Именно так делал Куросава (каждый кадр, каждый поворот, каждая точка). Соломин расписывал месторасположение камеры, ее направление. Расписывал, какие артисты заняты в кадре. Благодаря проделанной колоссальной работе, картину Юрий Соломин снял в кратчайшие сроки (за время своего отпуска). Начинающему режиссеру тогда выделялся больший метраж киноленты на случай брака. Соломин же получил премию за то, что пленку удалось сэкономить! И все это — уроки Куросавы.
В 1984 году Юрий Мефодьевич снял трёхсерийный, историко-биографический художественный телефильм о жизни русского учёного и путешественника Николая Николаевича Миклухо-Маклая — «Берег его жизни». Фильм «В начале было слово» был снят в 1993 году. В 2006 году на Мосфильме — «Оставайся со мной». На его счету десяток спектаклей по Гоголю, Чехову, Толстому, Островскому…
— Юрий Мефодьевич, а какой самый главный урок Вам преподал Куросава?
Юрий Мефодьевич Соломин: «Он был хорошим профессионалом. Он ведь по образованию художник, он закончил Академию. Кстати, «Дерсу Узала» он начинал снимать в 1939 году в Японии. И как порядочный человек, честный, он сказал: «Нет. Тайгу в Японии снять невозможно». Кстати, он вообще к русской литературе был неравнодушен, поэтому у него в Японии был снят фильм «На дне» по Горькому, «Идиот» по Достоевскому. Ну, даже вот наш «Дерсу Узала». Вы знаете, как-то я с этим «Дерсу Узала» практически год не работал в театре, я уехал. Был год с ним. Потом озвучание, в общем, в общей сложности полтора года. Полтора года счастья. Я считаю, что я многому научился у него. Как снимать картины надо, и что значит, когда он сказал: «В Японии нет тайги», когда мы приезжали в тайгу за 40 километров, уже в тайге мы жили в городе Арсеньеве, и все равно за 40 километров еще в тайгу куда-то ездили. Вот он мог сидеть часами и смотреть. А наша администрация ходила: «Чего он там смотрит? Ну, что, все елки одинаковые, все деревья одинаковые, ну, что, снимать надо, снимать по времени». Но команда была от Сизова: «Не трогать его, пусть он делает». Зато фильм, видите, он на мировом экране вышел и получил всякие призы, того же «Оскара». А для меня самое главное, что после этого мы еще почти 30 лет дружили. Я много раз приезжал, еще при его жизни, будучи уже художественным руководителем. И когда первый раз в 1989 году мы приехали туда на гастроли с Малым театром, то нас рекламировал Куросава. Малый театр. Почему? Я как бы его ученик. И это дорогого стоит. Я бесконечно благодарен судьбе за то, что она подарила мне встречу с ним.
Куросава любил и прекрасно знал русскую литературу. Он, кроме «Дерсу У зала», экранизировал три русских произведения: «На дне» Горького, «Идиота» Достоевского и «Смерть Ивана Ильича» Толстого. Его любимым писателем был Федор Достоевский. Он писал о нем: «Нет для меня писателя более доброго и великодушного. Когда я говорю о доброте, то имею в виду чувство, заставляющее не отводить глаза при виде чего-то поистине ужасного, поистине трагичного. Ему в высшей степени свойственно сострадание. Он не отворачивается — он смотрит и страдает. В этом нечто большее, чем человечность, лучшее, нежели человечность».
Как-то во время гастролей в Японии мы с Коршуновым специально из Токио поехали в Киото, где Куросава заканчивал работу, чтобы пообщаться с ним. Я предложил ему поставить что-нибудь в Малом театре! Ему эта идея очень понравилась, он ею загорелся. Сказал, что в свое время, когда он ставил «Идиота», в него по разным причинам вошло не все, что ему хотелось. Добавил, что с удовольствием поставил бы «Идиота» у нас. Представляю, какой бы это был спектакль! Но, увы, он так и не успел приехать.
С Россией у Куросавы связан еще один эпизод. После удачного показа по всему миру «Дерсу У зала» в конце семидесятых он задумал экранизацию «Пляски красной смерти» Эдгара По. Написал сценарий, приехал в Москву и встретился с теми, с кем хотел бы работать. Мне он предложил сыграть главную роль, Исааку Шварцу — написать музыку к фильму. Действие новеллы По решил перенести в Россию. Но на «Мосфильме» замысел не оценили. Его просто не поняли. Куросава обиделся. Несколько лет назад я обнаружил этот сценарий у себя дома — вполне возможно, что это единственный русский экземпляр. Я думаю, фильм мог бы получиться очень интересным — динамичным и музыкальным. Куросава спрашивал у меня, как я танцую, как фехтую. Говорил, что надо начинать тренировки. Об этой несостоявшейся работе я горько сожалею».
Из воспоминаний Сергея Александровича Соловьева: «По коридорам студии всегда гуляет огромное количество сплетен. Рассказывали, скажем, о том, что у Куросавы, мол, серьезнейший конфликт с оператором, достаточно сложные взаимоотношения с группой, но совершенно замечательная дружба и взаимопонимание с Соломиным. Это казалось странным… Чем мог поразить его воображение интеллигентный юноша в офицерской шинели, фуражке и башлыке?.. Но когда я посмотрел картину, меня снова поразил удивительный артистический аристократизм, с которым Юрий Соломин вел эту сверхсложную роль, выказывая, допустим, полное наплевательство к тому, какое он производит впечатление, будучи погруженным во внутреннюю жизнь персонажа, которая почти полностью заключалась в его взаимоотношениях с окружающей природной средой.
Взаимоотношения человека с живой природой, которая по стечению обстоятельств вдруг на какое-то время становится единственной естественной средой обитания для современного цивилизованного человека, — это, по существу, почти прустовская тема «утраченного рая», ностальгия по нему, его поиска. Казалось, что любой актер, оказавшийся на месте Соломина, должен был бы непременно закомплексовать от внешней «бездейственности роли», непременно потребовать хоть какую-то внешнюю драматическую сцену, где надо было бы на кого-то ну хоть бы и заорать, отстаивая что-то свое, или что-то с грохотом и эффектом сломать, зарыдать. Ничего этого Соломин в фильме не делает. Отчего всю картину странное ощущение, что, мол, мог бы сделать, а вот ведь почему-то не делает.
У Соломина хватило силы воли, внутреннего такта, тонкого актерского ума так и не сделать ничего внешнего. Может быть, и потому, что он, в сущности, чрезвычайно расчетливый артист. Кстати, это мне тоже очень близко: если у меня в драматургии ли, в режиссуре ли есть возможность чего-то не делать или сделать максимально незаметными средствами — я всегда стараюсь такой возможностью благодарно воспользоваться. Умение не «выделываться», не отдаваться во власть ложным, пусть и впечатляющим эффектам, бояться допустить дешевку, ложную эмоцию — очень важная, может быть даже определяющая черта артистического дарования Юрия Соломина. Его, как мне кажется, можно было бы назвать одним из самых аристократичных актеров нашей эпохи. Притом, что в жизни он абсолютно лишен тщательно культивируемой и поддерживаемой «элитарности». Соломин демократичен, прост, иногда даже кажется элементарен. При всем при этом, повторю, оставаясь тонким артистическим аристократом».
Юрий Мефодьевич Соломин: «А для меня самое главное, что после съемок «Дерсу Узала», мы еще почти тридцать лет дружили с Акирой Куросавой. Я много раз приезжал в Японию, еще при его жизни, будучи уже художественным руководителем. И когда первый раз в 1989 году мы приехали туда на гастроли с Малым театром, то нас рекламировал Куросава. Вот почему, я как бы его ученик. И это дорогого стоит… Я безмерно благодарен судьбе за то, что она подарила мне встречу с ним».
Эпилог
Красивый Человек Юрий Мефодьевич Соломин с благодарностью отзывается обо всех своих учителях, педагогах, о Мастере… Его воспоминания о наставниках очень трогательны и душевны… Упомяну о двух великих женщинах, одна из них разглядела и предрекла творческое будущее Юры (когда он сам еще этого не знал), а другая научила быть настоящим артистом.
Елизавета Ивановна Гувакова была классным руководителем Юры и преподавала химию. А ученику Соломину химия ну никак не давалась! По его собственному признанию, ничего, кроме H2O он не знал. Елизавета Ивановна снисходительно вызывала Юру к доске один раз, в конце четверти: «Ну, артист, иди к доске». Почему учительница нарекла его артистом ни сам Юра, и никто другой не понимал. «Я был спокойным ребенком, я ничего такого не выдавал, не знаю, почему меня так называла моя учительница» — удивляется Юрий Мефодьевич.
Однажды произошло судьбоносное событие — Юра попал на спектакль «Снежная королева». Был ошеломлен постановкой! Несколько раз ходил смотреть необыкновенный, потрясающий, яркий спектакль: прямо в зал врывались разбойники с песнями, криками, с лающими собаками… После этого мальчишка записался в кукольный кружок, его первой ролью был Барсук. А когда начался набор в младшую группу драматического кружка, туда пригласили Юру. Режиссер ставил «Бежин луг» Тургенева. С этой постановкой на смотре художественной самодеятельности труппа получила премию. Юре в тот памятный день подарили книгу «Иван Грозный». Это послужило мощным толчком. И Соломин действительно решил стать артистом.
Перед самым его отъездом в Москву случилась неприятность, которая могла помешать осуществлению заветной мечты — под глазом вырос огромный жировик. И тогда, именно Елизавета Ивановна спасла Юру. Буквально взяла за руку и повела в хирургию Забайкальского военного госпиталя (главным хирургом там был ее супруг). «Вот видите, сделайте так, чтобы по морщинам разрез был, потому что он будет сниматься в кино, чтобы не было видно ничего». Никакого шрама или рубца на лице не осталось.
Уже в 1970-х годах, в самый пик славы «Адъютанта его Превосходительства», Юрий Мефодьевич был на гастролях с Малым театром в Одессе, играл Хлестакова. Вдруг раздался звонок и он услышал голос Елизаветы Ивановны — «Ну, Юра, поздравляю тебя, я смотрела спектакль». Они встретились как давние друзья, и Юрий Мефодьевич смог задать вопрос, мучивший его долгие годы: «Елизавета Ивановна, скажите мне честно, почему вы меня называли артистом?» «А я знала, что ты будешь артистом» — сказав это, женщина улыбнулась…
В театральном училище Юрий Мефодьевич учился в мастерской великой актрисы и педагога, профессора Веры Николаевны Пашенной. Народную артистку СССР прозвали Великой старухой Малого театра, Вера Николаевна гордилась этим званием. В течение шестидесяти лет Пашенная выходила на сцену, покоряя зрителей мощным темпераментом, поразительным голосом, колоритной внешностью, невероятным талантом и профессионализмом. Юрий Мефодьевич вспоминает, как однажды, Пашенная сказала его партнерше: «В этот момент у тебя должны сыпать искры из глаз». Студенты посмотрели на Мастера: «А как это?». Из глаз Веры Николаевны действительно, посыпались искры!
Слова Веры Николаевны навсегда запали в душу: «Когда ты играешь спектакль, надо оставить кусочек своего сердца на сцене зрителю. Объяснить я этого не могу, но когда-нибудь ты поймешь…»
Юрий Мефодьевич: «Вот не так давно я понял. Мы вот в прошлом году были в Сургуте играли «Горе от ума». Наши декорации привезли на фурах. Ко мне подходит заместитель директора по технической части, говорит: «Слушай, там мест нет, наши водители просят посмотреть спектакль». Я говорю: «Посади где-нибудь обязательно». После спектакля он ко мне заходит в уборную и говорит: «Слушай, там ребята эти, которые посмотрели спектакль, хотят с тобой пообщаться. Ты знаешь, они приехали в робах, ехали две ночи и три дня. Они, — говорит, — пошли в магазин и купили рубашки и пришли, и сели». Я вышел к ним, вот они стояли, смотрели на меня, я даже боюсь сказать, как. Один взял руку, маленький такой, небольшого росточка пожилой человек, у него в глазах слезы, он чуть ли не целует руку. И я понял тогда слова, сказанные Верой Николаевной»…
Более полувека ученик, ставший Мастером, старается донести смысл высказывания о сердце своим деткам: студентам и актерам. С 1975 года ВТУ им. Щепкина при Государственном академическом Малом театре России была создана мастерская Юрия Мефодьевича Соломина. Тогда Юрий Мефодьевич набрал студентов и выпустил замечательных актеров Киргизской студии. В следующем наборе в 1979 году русского курса принимала участие в качестве педагога Ольга Николаевна Соломина. 3 выпуска замечательных и талантливых актеров вышло из стен училища под руководством Юрия Мефодьевича. Педагоги в мастерской менялись, но Ольга Николаевна всегда оставалась верным помощником и творческим единомышленником. С 1995 года Ольга Николаевна и Юрий Мефодьевич стали вдвоём руководить мастерской. Педагогами на их курсах чаще всего были их же ученики и ведущие актеры и режиссеры Малого театра. В таком составе мастерская выпустила 6 поколений студентов, теперь уже актеров ведущих театров Москвы.
Ю. М. Соломин – лауреат Премии им. М. И. Царева СТД РФ в номинации «За успешное воспитание актерской смены».
Среди учеников Ю. М. Соломина (а их около 250): нар. арт. РФ Валерий Баринов, нар. арт. РФ Василий Бочкарев, нар. арт. РФ Лариса Гребенщикова, нар. арт. РФ Ольга Пашкова, нар. арт. РФ Людмила Полякова, нар. арт. РФ Людмила Титова, нар. арт. РФ Елена Харитонова, засл. арт. РФ Инна Иванова, засл. арт. РФ Ольга Лебедева, засл. арт. РФ Виктор Низовой, актер и режиссер Олег Фомин, группа молодых актеров Малого театра, недавних выпускников. Выпускники Корейской студии успешно работают в театрах и ВУЗах своей страны. Соломин постоянно проводит мастер-классы со студентами из Америки, Японии, Южной Кореи.
Юрий Соломин признается, что трудно понять, когда ты стал актером: «Учишься – еще не актер. Поступил в театр – все еще не актер. Получаешь роль, работаешь с режиссером – нет, не актер. А время идет и идет. А потом смотришь – оказывается, ты уже давно актер.
И вот тогда, день за днем, год за годом, в каждом спектакле ты без всякого сожаления оставляешь клочья своего сердца».
Думается мне, что чем бы не занимался Человек в жизни, он должен следовать этому «золотому правилу Сердца»!
Юлия Воинова-Жунич
При подготовке материала использованы мемуары Юрия Соломина из книги: Поэзия Сергея Бехтеева Поэзия Сергея Бехтеева http://samoderzhavnaya.ru/pages/stihi_sergey_behteev
При подготовке материала использованы мемуары Юрия Соломина из книги:
«От Адъютанта до его Превосходительства»http://www.rulit.me/author/solomin-yurij-mefodevich/ot-adyutanta-do-ego-prevoshoditelstva-download-free-460663.html
«Книга Памяти» жертв политических репрессий в восточном Забайкалье: http://zabarchives.ru/memory
Фрагмент Научной статьи Татьяны Казаковой (в прошлом руководителя отдела научно-исследовательской работы и использования документов Госархива Забайкальского края) https://www.chita.ru/articles/73167/
Фотоснимки выставки Госархива Забайкальского края