«Существование земное –

Дорога вверх, дорога вниз,
В душе тревога, сердце ноет,

А мысли с чувствами сплелись,
Сплелись в клубок, клубок змеиный

Проклятьем жалить этот путь,
И взгляд мой ищет кол осиный,

Чтоб в грудь дорожную воткнуть,
Чтоб позабыть о всех дорогах,

Где мучился и где страдал,
А помолившись перед Богом,

В грехах покаяться предстал.
И чтоб простил меня Всевышний,

На жизнь и труд благословив,
Писать для всех четверостишья

О человеческой любви,
Не проклинать свою дорогу,

Как ни была бы тяжела,
Благодарить за то, что к Богу

Однажды в жизни привела»

Александр Панкратов-Черный

 

 
Воля, да казачья доля Гузева-Панкратова

 

Народный артист Российской Федерации Александр Васильевич Панкратов – Черный любим и широко известен в России и за рубежом. Снискал славу как талантливый актер, режиссер. Как поэт, до поры менее известен. Стихи его – высокая поэзия, выстраданная, живая, откровенная, порою, дерзкая… Строки, рожденные его сердцем, являют собою срез эпохи, перекресток прожитых времен. Раскрывают перед читателем не только многогранную, глубокую личность, но и историческую картину происходящего. Заставляют задуматься, взглянуть в самого себя. Александр Васильевич — лауреат премии имени Франца Кафки, удостоен премии «Петрополь» и Святой Ксении Блаженной…

Именно, из-за своего поэтического творчества режиссеру не удалось воплотить в жизнь множество кинокартин. Бюрократический аппарат «красной» системы безжалостно боролся с инакомыслием. Возможность свободно снимать фильмы чаще всего была у «правильных» деятелей искусств,  не вскрывающих гноящихся язв существующего государственного строя. Нередко, Александру Васильевичу отказывали в создании очередного фильма, намеренно отдавая предпочтение проектам его друзей, чтобы посеять рознь между ними.
Прессинг прижимал настолько, что он собирался даже уйти из кино! А ведь это мечта его детства!

Детство! Сколько раз, на солнцепеке теряя сознание, падал с лошади! Но зареветь громко было нельзя, могли прогнать с поля! Так, шестилетним мальчиком трудился в колхозе за трудодни, копны пшеничные возил… За то какой же был праздник, отрада, когда киномеханик привозил в деревню новые фильмы! Эта жизнь с экрана завораживала, манила…

 

 

Начиная с 1990-х, уже будучи известным актером, бывало, по три-пять лет сидел без работы.  Чтобы элементарно выжить, Александру Васильевичу, приходилось мыть автомобили в таксопарке и трамвайном депо. Работы он не боялся. Однако, всегда было за Державу обидно!

 

«Вижу горя народного море.
Волны берег к ногам толкают.
Им не надо моих историй,
Им не надо любви к Алтаю,
Им не надо ни слез, ни крика,
Ни разрыва больного сердца,
Ни молитв у святого лика,
Ни проклятия иноверца.
Им не надо, чтоб кто-то рядом
улыбался счастливым лицам,
И бросался  открытым взглядом
К улетающим к югу птицам
Да что им, мутным,
Пеной брызнувшим как слюной
Утро! Да здравствует утро!
Солнцем вставшее надо мной.
Солнцем чистым и небом синим,
Обнимающим все и вся,
Где зовется моей Россией
Болью вспаханная земля,
На которой живет и мыслит
В двадцать первый шагнувший век,
Умирающий ради жизни,
Богом созданный человек»

Из воспоминаний Александра Васильевича: «Мама всегда мне говорила: «Санька! Не пиши стихи, а то расстреляют. Или, не дай Бог, посадят! Потому что, если расстреляют – это легко, а вот если посадят…Три брата мамы много лет провели в сталинских лагерях. Дядя Терентий 27 лет отсидел! Вместе с Георгием Степановичем Жженовым отбывал свой срок. Мы ссыльные были, маму только в 1959 году реабилитировали.

В моей родословной по отцу — древний род Черниговских казаков – Гузевы, от слова «гузка», т.е «задница», «куриная жопка», потому что, когда вдруг казаки отступали и тылы нужно было прикрывать, останавливая противника, прикрывали «гузкой». Вот оттуда отцовский род и пошел.

Материнский род – донские казаки Токаревы (от «тока», «тетерев токовал»), охотничьими были. Древнейшие фамилии. Четыре поколения Токаревых служили в личной охране Русских Царей.

Отца я не помню, увы. У нас всю семью репрессировали. Мама – девятый ребенок в семье, родилась «на излете», поэтому небольшого росточка была. Я в нее пошел – 1 м. 76 см.  А отец с дедом гренадерского роста были – за два метра! Мама двоих детей похоронила, остались двое – я да сестра Зиночка, чуть постарше меня»

Думается, именно казачьи корни — вот в чем заключается главный секрет этой несгибаемой, сильной личности! Можно предположить, что славные предки Александра Васильевича были сподвижниками гетмана Богдана Хмельницкого. Скорее всего, состояли в Черниговском полку (военно-административной единице Войска Запорожского).

Во все времена казакам нелегко жилось. Как ни новая война – то очередное расказачивание. Принятие директивы Якова Свердлова в 1919 году положило начало новой волне репрессий против казачьего народа в ХХ веке.

Мудрая мать, уберегая казачат от возможных неприятностей, сменила фамилию, взяв фамилию своего первого супруга, без вести пропавшего в Японии (поскольку тот, никак не «провинился» перед страной Советов, в отличие, от ее второго мужа – ссыльного казака Василия Гузева). Так казаки Гузевы стали Панкратовыми.

Из воспоминаний Александра Васильевича: «В 1927 году моего деда — Якова Трофимовича сослали из Питера на Алтай, где я имел честь родиться. Дед был офицером охраны Зимнего дворца, кавалер Императорского ордена Святого Равноапостольного Князя Владимира (за Первую мировую войну).  В момент ареста Царя Николая II большевиками мой дед был с ним, но перед Екатеринбургом Царь приказал оставить его, всех сопровождавших домой отослал. Мол, голубчики, ну что меня охранять, меня теперь новая власть охраняет…

А когда я мальцом был, думал, что дед мой – сталинист. Перед обедом он всегда молитву читал и крестился на портрет Сталина в красном углу. И вот, в один из дней, смотрю, бежит дед быстро так, а я на печке тихонько лежу. Забегает в избу, снимает портрет Сталина, и хрясть его об колено – «Дождались, ирод!» И тут оказалось, за портретом этим икона Николая Угодника… Это было 5 марта 1953 года – смерть Сталина.

Одно из стихотворений я посвятил поэту-фронтовику Павлу Когану, автору произведения “Бригантина поднимает паруса”. Он с Михаилом Кульчицким сбежал из Литературного института на фронт, в первых же боях ребята погибли (были освобождены от воинской службы, но пошли на войну добровольцами). Гениальное стихотворение Когана “Гроза” заканчивается строками: “Я с детства не любил овал / Я с детства угол рисовал”, которые я взял эпиграфом и написал:

«Мы все живем, у всех есть право.
Но прав ли тот, кто врал.
И тот, кто на правах,
Как крол на травах,
На браво вырастил живот.
И восседая в тесных креслах,
О Преснях пресно говоря,
Искал подтекст
В прелестных песнях,
Всех уверяя, что “не зря”.
И находил, и с ходу к делу
Так приступал, как наступал.
И люди пятились к расстрелу,
С ума сходили – и в подвал.
И на пол сразу – наповал.
Поэт поэтому овал
Воспринимал так туго,
И с детства угол рисовал –
Один лишь угол, угол, угол.»

После этого меня сильно шибануло пятое управление КГБ – обвинение в антисоветчине, подписка не публиковаться. Это был 1967 год. Стихотворение пошло самиздатом, я продолжал писать, хотя и не печатался.

Первая моя книга вышла в 1996 году. Я скромненько ее назвал “Шаги к стихам”. Все книги, которые я выпустил за границей и в России, я посвящаю маме. Мама не дожила до моей первой книжки… Очень мне жалко, что она не дожила до того дня, когда открывался храм Христа Спасителя. Ведь он открывался моими стихами «Господи, дай же нам волю!» Была написана кантата; музыку к моим стихам написала Луиза Хмельницкая – сестра моего покойного близкого друга Бориса Хмельницкого. Исполнял Кобзон – пел он потрясающе! Текст, конечно, утверждался; и Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй сказал: вот это – молитва! Так мои стихи утвердили (был конкурс стихов). А я в это время находился в Канаде. Включил русскоязычный канал и сплю… Просыпаюсь от того, что слышу свои стихи! Что же это такое? Оказывается, храм открывают, идет трансляция. Поет замечательный хор…

«ГОСПОДИ, ДАЙ ЖЕ МНЕ ВОЛЮ!»

Господи! Дай же мне волю! –
Рощу с березовым соком,
Песню с печалью и болью
О птице, парящей высоко,
О маме, дождавшейся сына,
О сестрах,
встречающих брата –
А не о вдовах,
застывших у тына,
Убитых бессмертьем
солдата…
Господи! Дай же мне волю! –
Солнце, горящее в синем,
Звезды на черном с луною,
Но не войны над Россией,
Но не стрельбы надо мною…
Дети, смотрящие в небо,
Пусть удивляются птицам,
Запаху свежего хлеба
И улыбнувшимся лицам…
Господи! Дай же мне волю!..»

 

Юлия Воинова-Жунич